Чувство Родины.
Находит ли это понятие хоть какой-нибудь отклик в душе
номада, выплавленного в советско-российском межэтническом «плавильном котле»?
Для того номада, который успел в детстве и юношестве впитать
в себя образ малой родины – той вполне конкретной местности, в которой испокон веков жили его
предки, где он родился и вырос, Родина (с большой буквы) обычно наполняется обликом
именно этого родного ему по своему происхождению места. При слове «Родина» его внутреннему взору
представляются красочные виды малой родины, на которые накладывается палитра
некой общегосударственной символичности. Когда такие люди говорят о своём возвращении
с чужбины на Родину, они понимают сей акт, опять же, вполне определённо – как
приезд на место начала своей жизни, на то место, где ещё живёт кто-то из
родственников, друзей или давнишних знакомых, на место, где их помнят местные
жители. Память же о себе людей своих
родовых мест необычайно важна для человека с точки зрения становления и
сохранения его личностных качеств. И, как бы несовременно и нелепо подобное ни выглядело
в среде номадов, это природное свойство человеческого естества относится к сущностным
явлениям личности любого индивида. Только потерявшее свою истинную природу
существо, бывшее раньше человеком пусть даже оно и продолжает существовать в человеческом
обличье, может быть равнодушно к памятованию своих родовых корней.
Вот и для советского номада во втором и последующих
поколениях чувство Родины или вообще отсутствует, или приобрело исключительно
умозрительный характер. Умозрительность чувства Родины формируется у него на
основе шаблонно-официозных государственных атрибутов страны его происхождения.
Гимн, герб, флаг, набор определённых символов и памятников культуры, некие
кодексы законопослушного гражданина – из этих и подобных им атрибутов
государственности и состоит его чувство Родины.
Конечно же, такой номад, перемещаясь по стране, видит
различные города, познаёт жизнь людей и природные особенности посещаемых им
регионов, имеет массу знакомых, с которыми легко устанавливает контакты и также
легко забывает их при перемене места своего обитания или предмета своей
деятельности. В общем же и целом, всё виденное и прочувствованное им за время
кочевья по городам и весям подпитывает его чувство Родины. Но такая подпитка
носит второстепенный характер, поскольку стоит в одном ряду с его перемещениями
по другим странам. Полученные там впечатления по эмоциональности и степени
доставленного наслаждения могут быть для него намного значимее ощущения страны
его происхождения, что напрямую вызывает у него угнетение чувства Родины.
Наиболее сильным фактором превращения этно-национального
номада в полноценного планетарного кочевника является уничтожение
государственных атрибутов страны, которые были неотъемлемыми элементами процесса
становления его личности. Тем самым у таких людей на сознательном или
бессознательном уровне одномоментно отсекается самоидентификация с их формальной Родиной. И если у человека, за
душой которого – родовые места его рождения, детства, юности, а то и всей
жизни, чувство Родины зиждется на личностном представлении о малой родине, то у
кочевника, с момента рождения лишённого понимания осёдлого образа жизни на
родовых местах, после ликвидации формальных символов государства, на территории
которого в основном происходит его
кочевье, от чувства Родины не остаётся ничего, кроме каких-то отзвуков
ностальгии по детским ощущениям. Большинство подобных кочевников с обкраденной
душой без всяких сожалений патриотического плана распространяют ареал своего
кочевья на весь мир, поскольку отсутствие родовых корней активно подталкивает их
на постоянные перемещения с места на место.
Именно подобную экзекуцию претерпели советские номады
при уничтожении СССР: в какой бы из новых стран СНГ ни оказался в этот момент
советский человек – росчерком пера в Беловежском соглашении он мгновенно был
лишён чувства Родины. Это чувство сохранилось только у советских номадов в
первом поколении, поскольку у этой группы людей в полном объёме наличествует память
о местах своего взросления, о местах, где их предки вели осёдлый образ жизни. И
хотя во взрослом возрасте они были
принуждены стать кочевниками, связь со своей малой родиной у них не
прерывалась, пусть и умозрительно, в течение всей их жизни. Правда, этот факт
вовсе не означает, что у их детей – номадов во втором поколении – было полноценно
сформировано чувство Родины. Такое было бы возможно только при возврате номада
к осёдлому образу жизни в своих родовых местах, где могли бы вырасти его дети,
впитав в себя традиции предков и живительную силу родной земли. Только при
таком раскладе у его детей будут проявлены родовые корни, на чём, собственно, испокон
веков и зиждилось чувство Родины русских людей.
При этом номаду, уразумевшему всю гибельность для его
потомков кочевого образа жизни и решившему вернуться к исконному укладу жизни,
важно не опоздать с этим решением и возвратом на жительство в родовые места,
так как время в данном вопросе работает против него. Чем дольше его дети будут
находиться в номадической среде, которая нацелена на ускоренное формирование из
любого человека, подпавшего под её чары, стопроцентного кочевника, тем меньше остаётся
шансов, что у них проявятся родовые корни. Если основой личности ребёнка де-факто
стали ценности кочевого образа жизни, то он уже вряд ли способен воспринять
заветы своих предков, а при посещении малой родины своих родителей традиции их
родов останутся, скорей всего, чуждыми
его номадическому мировоззрению. В подобных случаях, молодое поколение
стремится быстрее возвратиться в кочевье, при первой же возможности без всякого
сожаления покидая своих родственников, не желающих расставаться с осёдлой
жизнью своих родовых мест.
Однако следует особо остановиться на неимоверных
душевных муках тех советских номадов во втором и последующих поколениях,
которых обрекли на кочевье помимо их воли и которые по своему внутреннему
миропониманию не могут смириться со своим роком. Эти люди, осознав свою
обречённость на непрестанное кочевье, которое угнетает их физически и морально,
всеми силами стремятся разыскать родовые места своих предков, найти своих
родственников, хотя и понимают, что это, в сущности, чужие люди, с большинством
из которых они ни разу не виделись ранее и найти точки соприкосновения с жизненными
устремлениями которых вряд ли удастся. Подобные поиски и уж тем более попытка
поселиться в родовых местах среди кровных родственников, которые ранее и не
подозревали о том, что у них есть ещё какие-то родичи, среди чужих по духу и
интересам людей часто заканчиваются душевной травмой и окончательным пониманием
безвозвратности потери своих родовых корней.
Таким образом, чувство Родины для большинства
советских номадов – не более чем иллюзия, слабо коррелирующаяся с реальностью. Однако
при всём при этом нужно воздать должное тем из них, кому всё же удаётся
укорениться пусть и на новых местах, где их никто не знает и где нет их родни. На
подобное подвижничество способны только
люди с неимоверной силой воли и всепоглощающей целеустремлённостью, но именно такие
крепкие духом сыны и дочери Отечества только и смогут сохранить Землю Русскую
для грядущих русских.
11.05.2003
Сергей
Бородин
